Старые друзья и с чем их едят

Хизер попросила посидеть с Мальком. Цирилла в принципе была не против, к тому же, стоило отметить смелость огнеопасной блондинки - так наконец-то перестала бояться окружающих и даже снизошла до того, чтобы сползать в Лхасу, привести себя в порядок, походить по магазинам и развеяться. А у Грей все равно не было особых дел - близнецы остались в Пекине, донимать Гунмао, Гунмао тоже остался в Пекине, сторожить близнецов, все было тихо и мирно, по-семейному, поэтому девушка решила, что пора вернуться в монастырь и проверить, как там идут дела, пока еще ей дозволено делать перелеты.

Осень подходила к концу, становилось все холоднее. Способности Цири восстановились на прежний уровень, благодаря чему она чувствовала себя снова живой, такой же, как раньше, мысли о потерянном ребенке посещали ее все реже, а вот мысли о новом, будущем малыше - все чаще, прямо пропорционально приближению зимы. Осталось подождать еще немного. Тем более теперь, когда наступила долгожданная уверенность, что этот мужчина не бросит тебя с новорожденным ребенком на руках, не оставит одну с тремя детьми. Кода наступила уверенность в том, что этот тот самый мужчина, который тебе нужен.

Малькольм долго отказывался ложиться спать, капризничал, цеплялся за волосы, лопотал что-то на своем языке, потом начинал вполне понятно разговаривать с ней, что-то требуя, то ли просто возмущаясь, отчаянно зевал и, наконец, уснул, раскинувшись по всей ширине кровати. Девушка укрыла мальчика одеяльцем, и села на подушки в центре комнаты, чтобы реагировать на каждый звук, изданный малышом. Чужих детей не бывает, особенно для женщин. Для нормальных женщин - она с радостью примет любого ребенка, как своего собственного, будет сюсюкаться с ним, убаюкивать, гладить волосы, любить, заботиться, лелеять. Даже если это всего на половину дня.

Некоторые проступки не могут служить учением. Понять, почему Эшфорд вдруг отдалилась, кроме как если не нашла себе хахаля, - это было ему не дано. Он рычал, злился, топтался у ее комнаты и натыкался на немую пустоту за дверью. Ни шороха, ни плача, ни поющего колыбельную голоса. Ушла, не предупредив, но Пэйн знал, что не взяла с собой ребенка.
«Ты не доверяешь мне, Хизер?» - спросил он ее в тот день, когда еще чувствовал себя пьяно. Она не ответила: смотрела дико, по привычке баюкая, как ребенка. А потом ее часики сломались, и кажется, понадобился мастер получше Двера, чтобы их починить. И правильно – он никогда не разбирался в тонких механизмах.
Волк чувствовал, что остался один. Обычно так любил стены, но оказалось – только построенные для себя. Ее грубый забор вдруг выбесил, выбил из колеи, и стало не по себе от недоверия. Всегда доверяла ему, и вот раз – холодная, неподвластная сталь. А он был так зол, что не стал как тюфяк застегивать снятый ошейник. «Я обойдусь. Я не подкаблучник. Посмотрим, как запоешь без меня, дорогая моя Эшфорд».
И все-таки, сволочь, почему ты не дала мне ребенка? Он ведь любит меня, я бы мог последить, дорогая. Не доверяешь, хах? Но я же теперь отец. Я в своем праве.
Он выглядел хмурым, когда шел в их с ней комнату, в которой теперь была Цири. Блондиночка, они давно не пересекались с Академии, хотя уже знали о существовании в храме друг друга. У нее теперь тоже была детвора, не так ли? Она его знает, она поймет.
Стук в дверь.
- Привет, Цирилла. – голос сиплый, потому что еще не зажила глотка. Он скрывал под одеждой ушибы, но ходил все равно как собака. Оттого – лишь когда не было ни души. – Ты же… впустишь?

Цирилла вздрогнула и оторвалась от книги, которую думала почитать все то время, пока Малькольм спит. Знакомый голос, от хрипоты которого бегут мурашки по спине. Нет, не тот голос и не те мурашки, которые заставляют сердце сладко сжиматься, а тот голос и те мурашки, от которых стынет в жилах. Цирилла не боялась Двера, когда-то она даже могла назвать его своим хорошим знакомым, но сколько времени прошло с тех пор, и они как-то изменились. Пэйн появился в монастыре как-то очень тихо, незаметно, Цирилла даже не могла припомнить день, когда именно, но произошло это после того, как приехала Хизер. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, зачем волк нарисовался тут. Ходил тенью, больше по ночам, нелюдимый, угрюмый, хмурый, как туча, один раз ввязался в драку, оказался в лазарете, еще повздорил в столовой - орали так, что кошкины уши в трубочку сворачивались.

Англичанка передвинулась на подушке так, чтоб оказаться между дверью и кроваткой малыша. По монастырю ходили слухи. Какие конкретно, и откуда растут ноги - Цири не знала, но, беря во внимание рассказы Хизер (та была необыкновенна скупа на подробности, поэтому додумывать приходилось самой), папаша из Двера тот еще. И, как выяснилось, излишне много внимания он мальчику не уделял. И вообще, старался держаться от него подальше. Грей это напоминало Гунмао, когда в самый первый день его знакомства с Тео, мужчина не знал, как себя вести и как отвечать на вопрос ребенка. Тяжело принимать чужих сыновей за своих.

- Впущу, - ответила Цири пришельцу за дверью, а потом все же встала и открыла тому дверь, встав в проходе, и всем своим видом полностью опровергая только что сказанное. - Только не шуми, Малькольм спит.

Нет, все же, здравый смысл пока что победил, Цири вернулась на подушки, на ходу заглянув в кроватку и поправив одеяло на раскутавшемся мальчишке. Цирилла была насторожена, и это было видно невооруженным взглядом. Пэйн и раньше не отличался сдержанностью, а уж сейчас от него можно ждать чего угодно.

«Впущу, да?» – в его глазах это походило на лицемерие, потому как Двер считал комнату принадлежащей им с Хизер. А вопрос… вопрос был формальным, и его полагалось просто пропустить. Волк втянул через нос воздух, улавливая запахи: молочная смесь из бутылочки, персиковое пюре, цветочный шампунь как у всех и кошачий мех, по старой памяти. Они не то чтобы сильно изменились – просто сейчас оборотень из бедненького одинокого мальчика превратился в глазах общества в ублюдка. И взгляд Цири служил подтверждением: она тоже как-то странно к нему относится. «А я-то что сделал? Всего-то выпил. Все пьют».
- Подруга научила со мной не здороваться? - у него не получалось выглядеть невозмутимым. Обида, непонимание, раздражение – эти чувства рвались наружу, готовые показать клыки. С его голосом все равно не получалось шуметь, только сиплый шепот. Будто бы издевается.
- Я как раз к Мальку, Цирилла.
Он отмечал ее имя, чеканя едва ли не каждую фразу, и, наверное, надеялся на хотя бы деланное уважение к себе. Девушка вела себя сдержанно холодно, как подобает при официальных приемах. А меж тем, у них с ней ничего не было, помимо воспоминаний с бала, когда он активно ее утешал. Могла бы сделать вид… благодарнее, что ли.
- Я забираю его, Цирилла. Мы идем с ним гулять. – волк сделал шаг внутрь, оставляя открытой дверь, потому что собирался скоро выйти. – Извини, что Хизер заставила тебя с ним посидеть.

- Мы виделись за завтраком, - парировала Цири все с тем же холодом, который мог бы сделать честь любому норд-осту. Она не считала нужным здороваться по сто раз на дню. Тем более то лишние разговоры сейчас могли разбудить ребенка. Цирилла с таким упорством его укладывала спать, что он теперь просто обязан проваляться часа два. Ну а самого Пэйна то, что малыш спит, кажется, ничуть не останавливало.

- Прости, Двер, но вы никуда не пойдете. Он только что уснул, и, уж прости меня еще раз, сейчас он останется спать, - нет, Цири была спокойна, даже, пожалуй, пугающе спокойна. Она была уверена, что Пэйн ей ничего не сможет сделать, потому что она может за себя постоять. Это гнусно - связываться с женщиной. И в ней не играло упрямство насолить волку или сделать ему больно, неприятно или еще что. Она просто ему не доверяла, как не доверяют мужчинам, которые не знают, как обращаться с детьми. Англичанка поднялась на ноги, потому что смотреть снизу вверх на Двера было неудобно, да и он сам не проявлял дружелюбия, кое обычно проявляют к детям, называя себя их отцом. - Можешь подождать, пока он проснется, но будить я его не собираюсь.

Хизер ничего не говорила насчет присутствия Двера и насчет того, что он поведет Малькольма гулять. Цирилла не знала, как поступать в данной ситуации, но Двер сам копал себе яму и утыкал ее дно кольями, превращая в волчью, и Цири только следовало осторожно следить за ним и реагировать на него. Да, Пэйн, сильно же ты сдал за последнее время. Потерян, озлоблен, обижен на весь свет, и только лелеешь свою злобу, взращивая ее в себе, и надеешься, что Эшфорд будет любить тебя таким. ты сам готов вцепиться ей в глотку только за то, что у вас все не так, как тебе хочется. Жалость? Нет, ее не было. Будь, наконец, нормальным мужиком уже, и перестань размазывать слезы по щекам.

Грей открыто и прямо смотрела на Двера, не боясь его и не пытаясь запугать, а просто предупреждая, чтобы он перестал дурить. Эмоции тугим комком сворачивались в воздухе - тишина особого вида. Шершавая, неприятная, колючая.

- Не слышал в столовой «здравствуй». – уперся он рогом, как будто заклинило, но забил на самом деле. Цирилла всегда казалась тихой, быть может, потому, что остальные подружки Хизер отличались болтливостью. Как к девушке Боба, он относился к ней нормально, пускай и с некоторой натянутостью. Теперь – она не напоминала ему ничего выше горничной достоинством. Грей не хвасталась своим происхождением. Было очевидно предполагать, что кроме внешности за спиной… всего лишь бастард, кое-как пробившийся в богатую Академию. Девушка с хорошими способностями, рассудительная – и пшик.
- Хизер просила забрать его, как только закончу дела, чтобы ты не напрягалась. Она сказала, ты в положении... – волк слышал об этом краем уха. Слухи могут играть против тебя, могут и иначе. Почему он должен был оправдываться перед ней, чтобы забрать своего ребенка? «Иди уж, чего встала?»
Двер сделал уверенный шаг в сторону кроватки, но неуверенно остановился. Кем бы он там себя не возомнил по отношению к Грей, а девушку боялся. Их взгляды столкнулись, словно врезаясь в стену и высекая искры, а может, царапая лед. Потребовалось усилие, чтобы распрямить плечи, и синяки отозвались болью, невидимые, но ощутимые. Он не хотел отступать. Широкий, напрягшийся, оборотень как будто рыкнул, требуя удалиться.
- Считай себя освобожденной от этой рутины, Цирилла.

Волчара осклабился. Кто бы судил, болван он или нет – эта самка с двумя детенышами без папашки, как Хизер? Тебя же шляет по кабакам, что кошку подзаборную в поисках случайного любвеобильного пьяницы, от которого можно залететь, а потом шантажировать. Все вы бабы королевы, пока не потеряете своих принцев. А после кому нужны с ничейными отпрысками? «Я в лучшем положении, Грей. – он чуть-чуть пригнул голову, как делают, чтобы сгруппироваться перед атакой. Горло защищено, хищный взгляд из-подо лба, а там уже можно кидаться, надеясь на удачу или на вражескую трусость. – У меня есть выбор, а у тебя его не осталось».
И все-таки он сдался, прицениваясь к ее позе. Не боевая: аккуратно, настороженно облокотившаяся на кроватку ручка, твердо и оттого неустойчиво стоящие распрямленные ножки, слишком вычурная осанка: грация, сама естественность, - но боец ты фиговый, Цирилла. Жаль, что такой доставучий.
Пэйн клацнул зубами, нервным рывком приближаясь к спящему малышу и стоящей на страже деве, прижал ее к перилам кроватки, даже не касаясь, навис, подавляя и раскрывшись: смотри, я большой, массивный. Занятно было следить за ее взглядом: то к шее с отчетливо видимыми синяками и следом ладони, то ответно вызывающе упирающийся в темные оборотневы глаза. И ведь не боится, зараза, знает, что пальцем ее не тронет.
- Иди ты. – официальную часть можно было полагать закрытой, хотя эти особы любят и после нее поиграться, кто красивей оскорбление скажет. – Это мой сын, Цирилла, и ты не имеешь права препятствовать моему к нему доступу.
Он, кстати, теперь засомневался в тех слухах: сбить с толку оборотня было так просто невозмутимым тоном. Ни животика, ни мало-мальски заметных отклонений в поведении, как обычно у сумасшедших мамашек. Дура ты, Грей, а могла бы скинуть этих отпрысков в приюте и найти себе нормального мужика. На аристократку тянешь, чего уж таить-то. Хорошенькая.

- Вот Хизер вернется - и пойду, - спокойно ответила Цирилла, даже не делая попытки как-то закрыться от Двера. Его сын. В мире что-то видимо поменялось, раз он назвал его своим сыном - абсолютно чужого ребенка. Хотя нет, скорее он просто уповал на то, что она не знает настоящего отца Малькольма. - И пожалуйста, говори тише, если ты так заботишься о Мальке, папуля, - голос превратился в черного аспида и сочился ядом.

Аджна наполнялась силой. Если Пэйн опять начнет дурить - а такое было, и уже не раз, к сожалению, она быстро найдет, чем его угомонить. Цирилла не будет жалеть, не будет бояться попортить ему мозги - ибо уже с червоточиной, Пэйн просто ненормальный, если пытается таким способом доказать, что чего-то стоит. Взрослые мужчины не нарываются сами, и не лезут на рожон, а всегда знают, когда надо остановиться. Видимо, волк еще не вырос из поры дикого юношества, когда сила кажется единственным решением всех проблем.

- И что, свяжешься с женщиной? - вызывающе поинтересовалась англичанка, и даже как-то брезгливо что-ли покосилась на мужчину. Ты можешь не пугать своей силой, Двер, есть что-то и посильнее твоей грубой мужской силы. Бояться тебя - глупо, ты сам себя боишься. Она видела и поопасней, чем ты, отмороженных бандитов, которым ты и в подметки не годишься, она видела, как убивают и как умирают, чтобы бояться теперь того, кто может ударить женщину. - Ударишь? Опустишься так низко, что ниже уже и падать некуда? Не трогай ребенка, Двер, не проверяй на себе. Если не мой гнев, то гнев Хизер. Как думаешь, оценит она твой поступок?

Найти слабое место, как истинная вода, просочиться через толстую корку его злости, агрессии и недоверия ко всему миру, чтобы кольнуть туда, где тонко. Правда на ее стороне, она спокойна и не бесится, потому что знает, что ей опасность может только угрожать - к реальным действиям он не перейдет. А если перейдет, то найдется человек, который сотрет его с лица Земли. Пусть не сейчас, пусть позже, но не допустит, чтобы был жив тот, кто тронул ее хоть пальцем. Цирилла была в этом уверена.

Она была слишком смелая, слишком – для незащищенной женщины. Двер наклонился, еще на чуточку ближе, готовый накрыть ее руку ладонью только чтобы посмотреть, останется ли таким же деланно беспечным ее личико, но зверь знал дистанцию. Как на подтянутой цепочке, он напрягся, с ненавистью глядя на недосягаемую кость, улыбнулся ей криво и выдохнул в волосы, заставляя одинокую прядь на лбу шевельнуться – тоже своеобразный контроль. Только девочка не дернулась в сторону и не сжалась испуганно, как могла бы Оливия.
- Я не трогаю женщин. – едко пропел, свято веруя, что не врет. Не трогает тех, кто не может постоять за себя, потому что такие не нарываются. А ты у нас маг, Грей, тебя вполне можно, и никто не посмеет назвать его слабаком. – Считай, что я брезгливый.
Пэйн отпрянул, давая себе и ей пространство: разность температур чувствовалась уже на пол шага поодаль. Цирилла не отступит, он понял ясно, да только такой вариант нисколько его не удовлетворял. Что она сделает? Отпихнет от колыбельки, ну-ну? Будет бегать прихвостнем, ссылаясь на гнев Эшфорд?
- Я сказал тебе, Хизер хочет, чтоб Я посидел с ребенком. Помешай мне, и увидишь, на чью сторону она станет.
Оборотень говорил сипло, но не будь травмировано горло, и это можно было бы расценивать как повышение тона. Неоднократные предупреждения Грей по поводу спящего малыша его не тревожили нисколько, хотя сам знал, как нелегко Малька уложить. Более того, Двер схватил перила кроватки и качнул, видимо, пытаясь тащить ее на себя. Нет, Цири выбрала не то слабое место, чтоб достучаться до разума. Волка куда больше пугало хладнокровие Хизер, чем злость. Все простится, куда она денется, это же мать-одиночка.

Цирилла безбоязненно, даже как-то нежно, очень по-женски положила ладонь ему на грудь. Ладонь ледяная, но волк горячий, а внутри бьется его сердце. Темное сильное, но такое одинокое и задавленное злостью сердце. Куда же ты катишься, Двер Пэйн, хоть бы тебе кто еще сказал, к кому бы ты прислушался, что ты болван, раз уж сам не понимаешь и не видишь, что сам себя губишь. Девушка подняла глаза на волка, зеленый холод столкнулся с карим огнем. А синяя энергия телекинеза уже катилась по руке к ладони, чтобы с силой, чуть большей, чем способна женская слабая ручка, оттолкнуть мужчину от кроватки. Не удар, просто толчок, чутко обозначающий намерения. И почти сразу же - кинуть ловкую сеть на сознание, беря в захват, и словно надевая поводок на непослушную псину. Нет, он может думать, может злиться, ведь мозг накрыт так искусно - чтобы он не мог напасть. Он может рваться и метать, но четкая установка уже дана - не подходи. Можешь кружить вокруг, ломать мебель, бросаться на стены - не подходи. Три шага - вот твоя дистанция. И вот хоть ты тресни - не причини вреда.

- Помешаю, Двер, не переживай. Или ты думаешь, на тебе свет клином сошелся? Только почему-то вместо того, чтобы бежать с ребенком к тебе, она прибежала сюда. Это ты приполз за ней следом.

Женские обещания ничего не стоят, если не касаются того, кому они были даны. Она обещала не трогать Мао, и она сдержит свое обещание, но она не давала обещания не трогать никого. А Кот всегда бил первым - и Цири вновь ударила первой, потому что когда слова не помогают - приходится действовать силой. До Пэйна, слепого в своем желании найти себе оправдание, вне зависимости какое, уже не достучишься простыми словами. Разумные доводы на него не действуют, уговоры тоже, а она ему не нянька, чтобы таскаться следом и пытаться вернуть на путь истинный. Раз уж на то пошло, не ей с ним жить, а Хизер, вот и пусть держит своего пса на коротком поводке, раз ей нравится заводить бешеных животных в доме. Цирилла больше предпочитала домашних котов.

Он отшатнулся, едва сдерживаясь на ногах, и рванулся вперед с хрипом, только грудину словно перетянуло поперек и сдавило невидимыми нитями. От нежной ручки не ожидаешь удара, да, оборотень? Цирилла получит свое, получит, еще увидишь.
Цепь натянулась, и до кошки доставала разве брызжущая слюна пополам с сочащейся ненавистью. Он не умел выражать чувства утонченно: всегда была какая-то слепая, открытая недоброжелательность, звериные эмоции, неподконтрольные собственному сознанию. Грозиться, махать кулаками, тыкать пальцем – но волк держал расстояние, будто боясь нарушить границу. А что держало? Пустота!
- Здесь стены из камня, Цирилла. – сипло рыкнув, Пэйн обвел комнату алчущим взглядом. Она знала его способности как никто другой. Оплетая поверхности сетью красной силы, неровной – но земля никогда не была простецки прямой, как ее представляли, он мог демонстрировать, как трескаются плиты. «Ты хочешь, чтобы я завалил тебя вместе с ребенком, девочка? А я могу, могу!» - кричало раздразненное эгоистичное желание.
Но дальше озлобленно рыка не заходило. Грей задела оборотня, старым способом: давя на «собачесть», - а его это дико бесило, до одури. Вот где можно забыться: дать оплеуху, а то и свернуть кошке шею, - сама нарывается, сама! И, меряя клетку ногами, как загнанное животное, он психованно царапал стены ногтями, где успевал касаться.
- Скажи еще слово, и я обещаю тебе не выбраться из каменной могилы, ясно? – и новый рывок руки, сжавшей воздух в бессилии пальцами. Спокойствие Грей, насмешливость Грей – они убивали всяческое терпение. Так относиться, к нему? Не позволю.
- Мальк мой сын… Мой. Хизер любит меня, потому что я папа. Любит. Хизер. – пытаясь ее убедить, пытаясь себе доказать, стремясь успокоиться, снова и снова делал шаги: два туда, два обратно. И тесное, узкое место его доводило сильнее, вселяя все больше озлобленности.

Тогда я буду молчать, - говорил весь вид англичанки, чтобы не дать тебе повода. Ты не причинишь вреда - ты не сможешь, потому что я тебе не позволю, и ты это сам прекрасно знаешь. Цирилла могла бы держать этот контроль до тех пор, пока бы не свалилась от усталости и истощения сама, но теперь, когда ее способности держались на старом уровне, это время наступило бы не скоро. Пэйна не тяжело держать - у него голый и чистый неприкрытый разум, в нем все как на ладони, только бесится уж чересчур громко.

- Ты сам себя довел до такого, - негромко произнесла она, все-таки нарушив данное себе слово молчать. Пусть рушит стены, если, конечно, она ему разрешит это сделать, что вряд ли, - сам потом себе глотку перегрызет за то, что совершил. Цирилла знала, что если начнет падать потолок, они с Мальком погибнут оба. Тут не спасется никто, кроме Двера, а потом от Хизер ничего не спасет его. В конечном счете, у всей этой ситуации тупиковое завершение. - Тебе лучше уйти самому, чем ты уйдешь по моей воле. Не дури, или я превращу тебя в овощ. Уж со своей совестью я как-нибудь договорюсь. Ты можешь врать мне, можешь врать Хизер, можешь врать себе и даже Малькольму - хотя он ка раз тут ни при чем - но тогда делай это увереннее, а то сейчас плохо верится. Кому ты пытаешься что доказать? Успокойся!

Последнее слово было подкреплено уже приказом, ментальная энергия блокировала возбужденные центры головного мозга, заставляя оборотня умерить пыл. Пэйн что ребенок, которому не купили заветную игрушку, начинает беситься и метаться раненым зверем, хотя и сам понимает, что так ничего не добьется - только сильнее отсрочит и отдалит желаемое. Цири не пускала его близко, боясь, что он сорвется даже успокоенный, потому что его душа - потемки для всех, даже для него самого. В нем не разберешься, как в темном лабиринте, а он загнал себя в самый центр и сидит там, упиваясь своей болью.

Если б знать, как беззащитны мысли перед этой чертовкой, он возможно бы взвыл от досады. Только разум незрим, а волку его не прощупать: он привычен к опоре, он не сражается с невидимками. Все, что мыслит – свое, никому не отдай, сокровенное, темное, тайное. И, мечась вдоль стены, зверь лишь в силах затравленно скалиться, не понимая. Снять с цепи, рвать замки, биться лапами в прутья железной решетки.
- До чего я себя довел? Ну?! Ты знаешь ответ, говори! – прислонился спиной, ощущая прохладу камня. «Она любит меня, любит, не может не любить, я единственный верный, как пес, да, как пес, Грей. Ребенку нельзя без отца, она знает, она хочет видеть меня папой, она верит, что я хороший, а я же хороший, ты знаешь…»
Отражение карих глаз в ее ледяных, зеленых: ну пусти, - так смолкает его дикий зверь, замирая за прутьями клетки. Он готов пожирать просто взглядом, молча сдерживая позывы слюну глотать, и стоять не мигая часами. Только выдержка волка не что у котов, он же знает, что сдуется. И добыча ему не достанется, как не проси.
- Сможешь превратить меня в овощ, Цирилла? – это смех, очень грубое издевательство, недоверие. И по бледному сумасшедшему лицу черной раной растекается ухмылка. – Расскажи-ка мне, как, пожалуйста.
Он не знает, что помимо кулака есть другая сила. Он видит перед собой только слабую, хрупкую девочку со стальным взглядом просчитанного безразличия. Пэйн сползает по стенке на пол, садясь просто так, без удобной подушки. Руки тянутся к голове трепать волосы, но он лишь утирает рукавчиком нос.
«Она дура, ага? – и зверь скалится в бесчеловечной улыбке. – Ну что она сделает, дура? - и энергия мягко играет, притягивая крошки пыли, словно магнитом. – Мы пришли к тебе с миром, а ты начинаешь паясничать».
И в пугающей тишине, гробовой, словно штиль перед бурей, ангелочка тревожит страх, приходящий с кошмаром. Что он снит там, в этой детской кроватке? Что он видел, чтобы всерьез чего-то бояться? Он ворочается, отдавая в пол колебания, о, Цирилла, ты тоже его слышишь? Он проснется через минуту, так дай его мне, ведь незачем больше хранить его сон. Мы пойдем с ним гулять, понимаешь? – по солнечному двору, к тихой беседке подле обрыва, и никто ведь не знает, куда заползет бедный Мальк, этот славный игривый малыш… Любишь папу, мой волкодав, любишь папу?