Вниз по течению сильные ветры, и я от них не сбегу

Последний рывок до монастыря дается очень тяжело. Зорану в эти месяцы многое дается тяжело, но сейчас все как-то особенно плохо.
Ему просто сложно тащить самого себя по горной тропинке. У него с каждым шагом все сильнее раскалывается голова. И словно приходится не просто толкать вперед себя, свое потяжелевшее от физической и моральной усталости тело, но и проталкиваться сквозь сопротивление матушки. Ее тень ощущается сейчас особенно настойчивой и осязаемой. Зорану в иные мгновения даже чудится, что если она навалится, упрется ему в грудь, то вдруг окажется физически плотной, сможет задержать или и вовсе остановить. Ему приходится раз за разом напоминать себе: это не по-настоящему, просто чудится, на самом деле матушки здесь нет, она не может коснуться. Она не тронет. Но от напоминаний, увы, легче не становится.

Шепот матушки как морские волны: то отступает, то вновь захлестывает сильнее. Иногда он почти совсем стихает – и тогда становится легче, у Зорана в такие моменты даже в глазах немного проясняется. Он даже чувствует что-то, похожее на открывающееся второе дыхание, и оптимистично думает, что так дойти до монастыря будет не так уж сложно. Но потом к затылку и вискам снова подкатывает тяжёлая боль, а шепот сгущается, начинает звенеть в обоих ушах разом. По мере приближения к монастырю такие волны накатывают все сильнее, все ярче, и временами Зорану кажется, что он вот-вот вообще потеряет ориентацию в пространстве вообще, просто упадет, обессилев, и так никуда и не дойдет.

Примерно этим он и заканчивает, когда головная боль усиливается настолько, что начинает горячо отдаваться в затылке с каждым шагом: без сил сползает на землю. И тщетно твердит себе: ничего, ничего, отдохнуть немного, и станет легче. Хотя уж если признаваться самому себе честно – пока ничто не указывает на то, что станет легче, даже наоборот, Зоран как будто начинал чувствовать ледяные прикосновения к плечам, словно матушка пыталась заставить его развернуться и уйти.

Эжен поначалу осторожно полагал, что до более плотной работы с учениками его еще какое-то время не допустят, продолжат обкатывать его педагогические способности на отдельных лекциях. Но, судя по всему, предположение это было неверным и Савиньяка сразу планировали включить в работу на полную катушку. Старшие мастера уже дали ему понять, что занятия стоит брать на себя поактивнее, потому что он тут подвернулся как раз своевременно и мог удачно прикрыть собой амбразуру там, где ученики искрились интересом и возникали с запросами. Часть из этих запросов Эжен даже успел ощутить напрямую, почувствовать на собственной шкуре. И как раз вовсю планировал под них занятия, когда его дополнительно нагрузили еще одной задачей: скоро в монастырь прибудет новый ученик, нужно помочь ему здесь устроиться.

У Эжена даже мысли не возникло спорить. Он по умолчанию полагал, что такие решения принимаются небезосновательно и взвешенно людьми, которым гораздо виднее, чем ему самому. Поэтому дальше он занимался тем, что пытался выяснить побольше деталей, чтобы лучше подготовиться к встрече. Но довольно предсказуемо особых деталей не получил, в основном все ограничилось посылом, что вот день, вот примерное время, а дальше разбираться придется на ходу. Не то чтобы Эжен был в полной мере к такому готов - для него подобная концепция "встреч" все еще была непривычной, в академии в свое время ничего подобного не предполагалось, там процесс был устроен на иной лад, - но ничего невыполнимого для себя пока не видел. В конце концов, для других мастеров и даже для некоторых обитателей это явно было что-то из области рутины, и Эжену тоже пора было в эту рутину включаться.

Поначалу как будто все шло достаточно понятно. Эжен, как его и проинструктировали, ждал своего будущего подопечного у ворот и даже уже видел фигуру, поднимающуюся к воротам по горной тропинке. Но потом в какой-то момент фигура осела на землю так тяжело, словно уже не планировала подняться, и стало очевидно, что стандартным вариантом "встретил - проводил" ограничиться не получится, и Эжен заспешил навстречу ученику.

- Привет. Что случилось? - спросил он, подойдя ближе. Сидевший на земле юноша был зеленоватого цвета, но в сознании и в целом выглядел так, как будто можно прощупать его осторожными вопросами и понять, насколько все плохо и с каким анамнезом вести ученика к врачевателям. Или, может быть, дело в чем-то другом и обойдется. Эжен попробовал уточнить чуть детальнее: - Тебе нехорошо? Что-то болит? - и шагнул ближе на случай, если ученику все же понадобится его помощь, чтобы встать.

Ирину, конечно, расстроило, что их намеченная было встреча с Эженом - можно было считать это свиданием? или пока было преждевременно полагать, что у них все вот прямо серьёзно? - в итоге всё-таки сорвалась, но это было хоть и печально, но все же объяснимо. Во-первых, там Ирина накосячила сама. Несмотря на все свое намерение быть аккуратной, она всё-таки влетела в гречанку Мадженту примерно на ровном месте, огребла еще дежурство там, где вообще делать этого было не обязательно, а потом начала пытаться торговаться за то, когда ей это дежурство отбывать, и в результате только получила еще одно сверху. Причем рыжая крепко подозревала, что карают ее уже скорее профилактически, исходя из предыдущих подвигов в фигуральной зачётке. Ну да что уж теперь, сама наработала, самой и разгребать, каким бы неприятным это ни было. Во-вторых, дело отягощалось тем, что Эжена как раз перевели в мастера - ну и, судя по всему, начали его гонять по мастерским обязанностям незамедлительно, не откладывая. Ну действительно: молодой, энергичный, сообразительный, чего б на нем не поездить-то - короче, это все тоже свободных окон для встречи не добавляло. Ирина начинала хмуро подозревать, что так у них все и кончится, даже не начавшись толком. Но пока еще была настроена бороться до упора. Не может такого быть, чтобы они неделями и месяцами не могли нормально пересечься, наверняка какой-то шанс будет, надо только его не проворонить.
Правда, пока не складывалось. Вот и сейчас Ирина, возвращаясь с тренировки за пределами монастыря - она туда моталась, чтобы поотрабатывать свой огонь посерьезнее, чтобы можно было жахнуть пламенем от души и гарантированно никого и ничего важного не подпалить, если что-то пойдет не так, - сперва обрадовалась было, увидев шагающего навстречу Эжена, но быстро поняла, что ее радость тут вообще не в кассу. Что вцепиться в молодого человека вот прям щас и навязать ему свою компанию не выйдет никак, потому что он явно шел куда-то очень адресно. А вглядевшись чуть внимательнее, Ирина и поняла, куда именно. На обочине тропинки сидел - даже скорее, полулежал, - худенький паренек. И его плачевная поза и нездоровый цвет лица очень быстро пошатнули решение Ирины не мешать людям и быстренько прошмыгнуть мимо. Что она, зря у сифу Давенпорт пороги околачивает и целительницу из себя корчит. Может, и пригодится сейчас. Поэтому вместо того, чтобы тихонько обойти обоих стороной, Ирина наоборот, рванула на сближение. И окликнула в первую очередь Эжена: - Вам тут помощь нужна? Я немного лечить умею. - Что-нибудь действительно серьезное, конечно, ни фига не вылечит, но какие-нибудь симптомы припорошить, чтобы пациент до лазарета-то дожил, это должно было быть ей вполне по силам.

Когда Зоран опускается на землю, в первые мгновения ему становится легче. И дышать как-то попроще, и от головы немного отлегает, и оптимистично кажется, что еще немного, и станет вообще хорошо. Но потом, при попытке встать, на него опять наваливается болезненная тяжесть, а шепот матушки вновь набирает силу, снова начинает тревожнее звенеть в ушах.
Не ходи туда, милый
Они сделают тебе больно
Разлучат нас
Давай вернемся

Спускающегося по тропинке человека Зоран замечает лишь тогда, когда тот уже совсем близко. Вернее, первой его замечает – если так можно сказать – матушка: она вскрикивает и бросается наперерез. Зоран не столько видит это, сколько чувствует. На пару мгновений он все же успевает заметить тень, которая, раскинув руки, встает между ним и незнакомцем – не пущу! – и от эха этого крика у него вновь начинает неистово раскалываться голова.

– Не подходите! Она вас боится! Мне больно! – бестолково вскрикивает Зоран и обхватывает голову руками. Его сейчас не хватает ни на более внятные ответы, ни хотя бы на внятные рассуждения. Он сейчас может только провести простейшую линию: чем сильнее волнуется матушка, тем сильнее трещит голова, возможно, боль успокоится, если незнакомец отойдет. Появившуюся с другой стороны девушку Зоран пока не замечает вовсе: она словно бы попадает в слепое пятно, причем не только для него самого, не вызывает тревоги и потому остается совсем вне зоны его внимания.

Попытка Эжена приблизиться к юноше оказалась пресечена неожиданным выкриком. Таким, словно Савиньяк только что лично наступил ученику на больное место, с особым цинизмом. Эжен пока не понимал, в чем дело - ни по поведению юноши, ни по его сумбурному выкрику, - но сразу же остановился, даже отступил на шаг, показывая, что готов на чужое личное пространство без нужды не давить. Пока для него ситуация скорее выглядела так, что лучше было в ней сперва разобраться, а потом уже принимать какие-то существенные решения.

- Не переживай. Я не подхожу, - пообещал Эжен. Он уже торопливо соображал, как подступиться к проблеме и с какого конца ее раскручивать - после того, как он лучше вдумался в слова юноши, у него появилась догадка, но это было вот даже не полдела, а в лучшем случае процентов пять, - и внезапное появление Ирины его даже обрадовало, потому что открывало дополнительные возможности. Тем более, что девушка неожиданно, но очень кстати отрекомендовалась целителем. Так что как помеху Эжен ее не воспринимал сразу и в ответ на вопрос Ирины кивнул, соглашаясь, что помощь от нее была бы очень вовремя.

- Скажи, пожалуйста, - обратился он к юноше, проверяя еще одну небольшую догадку, - эта "она", о которой ты говоришь, - она боится нас обоих или только меня? - и он указал на Ирину, привлекая к ней внимание ученика. Если окажется, что Ирина сможет подойти к юноше, не тревожа его лишний раз, и что-нибудь сделать с его болезненным состоянием, это будет чудесно и заметно упростит дело.